В созвездии легендарной «парижской школы» немало известных и почитаемых русских имен, а также художников других национальностей, родившихся и живших на обширной территории Российской империи. По-разному сложились судьбы русских парижан, разными были и мотивы их эмиграции на Запад: у одних — несовместимость с революционной реальностью, у других — стремление оказаться в самом передовом и «горячем» контексте мирового искусства, у третьих… Наверное, именно к третьей группе относился представитель «парижской школы» живописи Хаим Сутин. Он не был политическим эмигрантом, так как прибыл в Париж задолго до революции — в 1913 году, второй мотив, вероятно, тоже отсутствовал (во всяком случае, не до конца прояснен биографами). Просто он хотел стать настоящим художником и видел свое творческое будущее за пределами отсталого белорусского местечка, где ему суждено было появиться на свет.

Хаим Соломонович Сутин родился 1 (13) января 1893 года в Смиловичах Минской губернии в семье портного, занимавшегося починкой старой одежды для таких же, как он, бедолаг. В семье было 11 детей, и значит, столько же постоянно голодных ртов. Среда, где рос Сутин, была патриархально-иудейской, ничуть не склонной потакать занятиям искусством. Благодаря упорству и находчивости, а также безошибочно осознанному призванию будущий художник в 1907 году уехал учиться в Минскую рисовальную школу. Там же он устроился на работу ретушером, был учеником фотографа. Через год со своим другом Михаилом Кикоиным он отправился в Вильно (нынешний Вильнюс), где продолжил обучение в Школе изящных искусств И.П. Трутнева. Эти обрывочные знания и приобретенные ремесленные навыки Сутин пополнял, укреплял и воплощал в полотна уже в Париже. Здесь он поступил в Академию изящных искусств Ф. Кормона. Но главными его «университетами» стали художественные собрания Лувра и Люксембургского музея, современные выставки, открытые двери мастерских новых друзей и коллег. Жил он на Монпарнасе, водил короткие знакомства с местной богемой в знаменитом «Улье», который тогда представлял собой своеобразную артистическую коммуну, состоявшую из 140 ателье-студий и созданную в 1902 году меценатом и скульптором Альфредом Буше. Затем Сутин перебрался в общежитие художников «Сите» в 15-м округе Парижа, где особенно близко сошелся с такими представителями парижской многоязычной богемы, как Модильяни, Пикассо, Шагал, Воробьева-Стебельская (Маревна), Липшиц, Цадкин и другими, хотя оставался по-прежнему человеком замкнутым, малообщительным, подчеркнуто обособленным.

На многих производил незабываемое впечатление сам облик художника. Встречавшийся с ним в свой парижский период жизни будущий советский живописец Роберт Фальк находил его чудаковатым и странным, выделяя в его облике глаза: «красивые, горячие, человеческие». Еще долго Сутин оставался тщедушным, мрачным и нелюдимым, хотя времена голодной, полной лишений жизни остались позади. И трагическое мироощущение не покидало его. Он уже успешно выставлялся, работы его заслуженно котировались на художественном рынке, его знали ценители и критики. Но он по-прежнему вел скромный и размеренный, богемно-безбытный образ жизни, целиком сосредоточенный на искусстве, на навязчивой идее перфекционизма.

Надо сказать, что на путь успеха Сутина направили известные маршаны и коллекционеры, с которыми познакомили его коллеги. Хотя бы некоторых из них следует назвать. Поддержка торговца произведениями искусства Леопольда Зборовского позволила художнику недолгое, но плодотворное время жить и работать на побережье Средиземного моря. Затем покровителями мастера стала чета Кастенов, предоставившая ему новый приют близ Шартра. Немалое количество произведений Сутина приобрел американский коллекционер А. Барнс, что упрочило и материальный достаток, и славу живописца.

Через 20 лет его работы в разных жанрах живописи, в 1927 году, состоялась первая персональная выставка Сутина, в результате которой он приобрел известность, стал одним из самых загадочных и неоднозначных мастеров авангарда, хотя стилистически он был гораздо шире этого художественного явления. Сутин оказался более свободным по отношению к нему, к его основным принципам, мифам и кумирам.

Известно, что с самого начала парижской жизни Сутин проявлял стойкий интерес к классике. Конечно, он не избежал влияния таких авангардных течений, как экспрессионизм, фовизм, живописный примитив, но влияние традиции на художника было очевидным. Она, правда, трансформировались в нечто гиперболически-пародийное, упорно сопротивлявшееся привычной эстетике, выворачивавшее наизнанку законы прекрасного.

Самые ранние работы Сутина, где уже был явлен его стиль, — это натюрморты (1915–1917), которым он придавал большое значение. Они манифестируют тему трагизма бытия, рисуют образы жизни и смерти, отражают печаль художника от созерцания мертвой натуры. Сезанновский геометризм плоскости стола, доски, фоновой поверхности был необходим автору, чтобы создать нейтральную «сцену» для очередной натюрмортной драмы, особенно на темы убитых птиц и зверей. В этих скорбных образах чувствуется неотвязная мысль художника об уязвимости и беззащитности природы, о хрупкости всего живого. Самая устойчивая в этих полотнах пластическая коллизия — изображения бычьих туш, поражающая воображение кровавая, натуралистичная, отталкивающая мистерия обезображивающей все живое смерти.

Хрестоматийные натюрморты Сутина «Индейка и помидоры», «Мертвый заяц», «Заяц на зеленой доске» производят впечатление все же не до конца «мертвой» натуры. Художником запечатлены последние мгновения жизни убитых животных, воспроизведена их прощальная «реплика», как бы обращенная к зрителям. Автор символически изобразил ее в отчаянном оскале зайца, в приоткрытом клюве птицы, словно исторгающей жалобный звук, в напряженной удлиненности их тел, находящихся как будто в конвульсивном прыжке за пределы бытия. В других натюрмортах даже рыбы на холстах шевелят жабрами, раскрывают рты. В одном из подобных полотен внимание смотрящего сосредоточено на том, как извиваются от боли селедки. Сама живопись этих полотен стремительная, плотоядная, словно купающаяся в своей далеко не «мертвой» красоте, в удивительной динамике, парящей над условностью сюжета. Магия цвета, пластика предметности придают этим натюрмортам особую витальность и редкую экспрессию.

Как гражданин Франции Сутин с болью в сердце воспринял немецкую оккупацию Парижа. Он вынужден был покинуть мастерскую, какое- то прятался у друзей, работал в отдаленных уголках страны, куда еще не дотянулись щупальца гестапо. Ему, еврею, грозила смертельная опасность. По воспоминаниям современников, художник не хотел покидать Францию, надеялся переждать европейскую катастрофу. По другой версии, он предпринял попытку выехать в США, но она обернулась неудачей. В 1941 году на родине Сутина, в Белоруссии, в нацистском гетто погибли его родители, с которыми, впрочем, он почти не общался. В эти трагические дни художник раздает свои работы знакомым и даже малознакомым людям. Очевидно, он страшился, что его картины окажутся в руках гитлеровцев и будут уничтожены как образчики так называемого дегенеративного искусства. В это время обостряется язвенная болезнь художника. Из Нормандии, где он в это время скрывается, его тайно перевозят в закрытом катафалке (в этом есть что-то мистическое: как покойника) в Париж, но операция заканчивается летальным исходом. Сутин скончался 9 августа 1943 года. Художника похоронили на кладбище Монпарнас не только без подобающей трагическому событию торжественности, при минимальном числе провожавших, но и (в интересах безопасности) под чужим именем. Время, однако, расставило все по своим местам. Имя Сутина — выдающегося представителя «парижской школы» живописи — не забыто. А его сохранившиеся полотна обрели заслуженное место в музеях, на выставках и аукционах.