Серьезный Неизвестный
Эрнст Иосифович Неизвестный
(1925–2016)
(1925–2016)
Черная и белая память ваятеля
Эту композицию можно прокомментировать словами самого Эрнста Неизвестного: «Друзья, когда меня спрашивают о Хрущеве, я зверею. Мое отношение к нему совершенно четко выражено в памятнике на Новодевичьем кладбище»
Эту композицию можно прокомментировать словами самого Эрнста Неизвестного: «Друзья, когда меня спрашивают о Хрущеве, я зверею. Мое отношение к нему совершенно четко выражено в памятнике на Новодевичьем кладбище»
ВАЖНЫЕ СОБЫТИЯ
19 апреля 1925 г. — родился в Свердловске
1942 г. — начал учиться в художественной школе; ушел добровольцем на фронт
Апрель 1945 г. — получил тяжелое ранение
1946–1954 гг. — учился в художественных вузах СССР
1956 г. — начал работу над композицией «Древо жизни»
1962 г. — участвовал в выставке в Манеже, разгромленной Н.С.Хрущевым
1970 г. — иллюстрировал роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»
1976 г. — эмигрировал в США; профессор Колумбийского университета
2016 г. — скончался в Нью-Йорке, похоронен на кладбище Шелтер-Айленд
19 апреля 1925 г. — родился в Свердловске
1942 г. — начал учиться в художественной школе; ушел добровольцем на фронт
Апрель 1945 г. — получил тяжелое ранение
1946–1954 гг. — учился в художественных вузах СССР
1956 г. — начал работу над композицией «Древо жизни»
1962 г. — участвовал в выставке в Манеже, разгромленной Н.С.Хрущевым
1970 г. — иллюстрировал роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»
1976 г. — эмигрировал в США; профессор Колумбийского университета
2016 г. — скончался в Нью-Йорке, похоронен на кладбище Шелтер-Айленд
Э.И. Неизвестный в своей мастерской. 1965 г.
Фамилия деда будущего скульптора была Неизвестнов. Он перевез семью из Оренбурга в Белорецк, а затем в Верхнеуральск, где вскоре открыл крупную типографию, на которой после революции 1917 года работал простым наборщиком.
Отец, Иосиф Моисеевич Неизвестный, по профессии был врачом-оториноларингологом. Мать, Белла Абрамовна Дижур — поэтесса, член Союза писателей СССР.
Родители обратили внимание на талант мальчика, и с 14 лет он участвовал во Всесоюзных конкурсах детского рисунка. Через год после начала Великой Отечественной войны он поступил в художественную школу при ленинградской Академии художеств, находившейся в эвакуации в Самарканде. И тут же со школьной скамьи ушел добровольцем в Красную армию. Фронт начался для него с августа 1942 года.
В апреле 1945 года в Австрии Неизвестный получил тяжелое ранение. Врачи констатировали клиническую смерть, официально объявив его мертвым с посмертным награждением орденом Красной звезды и медалью «За отвагу».
Отцу и матери отправили похоронку. Но «усопший» победил все жестокие законы природы и переступил порог родительского дома. Победил благодаря необыкновенной силе своего мощного характера, с которым надо родиться. Он выжил!
Эрнст стал вести уроки черчения в Свердловском пехотном училище. Затем перед ним открылись двери Рижской академии художеств. Он постоянно думал о Москве, где в его представлении кипела бурная творческая жизнь. Как примет его столица самой великой державы на Земле? Какое будущее у дерзкого смельчака впереди?
Отец, Иосиф Моисеевич Неизвестный, по профессии был врачом-оториноларингологом. Мать, Белла Абрамовна Дижур — поэтесса, член Союза писателей СССР.
Родители обратили внимание на талант мальчика, и с 14 лет он участвовал во Всесоюзных конкурсах детского рисунка. Через год после начала Великой Отечественной войны он поступил в художественную школу при ленинградской Академии художеств, находившейся в эвакуации в Самарканде. И тут же со школьной скамьи ушел добровольцем в Красную армию. Фронт начался для него с августа 1942 года.
В апреле 1945 года в Австрии Неизвестный получил тяжелое ранение. Врачи констатировали клиническую смерть, официально объявив его мертвым с посмертным награждением орденом Красной звезды и медалью «За отвагу».
Отцу и матери отправили похоронку. Но «усопший» победил все жестокие законы природы и переступил порог родительского дома. Победил благодаря необыкновенной силе своего мощного характера, с которым надо родиться. Он выжил!
Эрнст стал вести уроки черчения в Свердловском пехотном училище. Затем перед ним открылись двери Рижской академии художеств. Он постоянно думал о Москве, где в его представлении кипела бурная творческая жизнь. Как примет его столица самой великой державы на Земле? Какое будущее у дерзкого смельчака впереди?
Э.И. Неизвестный. 1956 г.
Москва встретила его традиционно холодно, даже агрессивно, как, впрочем, встречала каждого, кто пытался завоевать ее сердце. Ни денег, ни крыши над головой.
К кому обратиться? В Свердловске находился в эвакуации академик Сергей Меркуров, народный художник СССР, познакомившийся тогда с матерью Неизвестного, секретарем Союза писателей Урала. Сергей Дмитриевич уже тогда был известен как автор таких значительных монументальных произведений, как «Расстрел 26 бакинских комиссаров», памятник К.А. Тимирязеву и многих других.
Меркуров, бородатый красавец-богатырь, человек необыкновенно одаренный, весьма соответствовал романтичному восприятию молодого человека. «Но совсем становилось жутковато, — листает странички памяти свердловчанин, цитируя рассказ самого бородача о работе с архитектором Борисом Иофаном над фигурой Ленина, которая должна была венчать купол грандиозного проекта Дворца Советов, — когда Сергей Дмитриевич торжественно сообщал, что в голове товарища Ленина будет кабинет товарища Сталина и что, когда этот монумент увенчает Дворец Советов, товарищ Сталин, комфортабельно расположившийся в плеши товарища Ленина, воспарит над облаками».
К кому обратиться? В Свердловске находился в эвакуации академик Сергей Меркуров, народный художник СССР, познакомившийся тогда с матерью Неизвестного, секретарем Союза писателей Урала. Сергей Дмитриевич уже тогда был известен как автор таких значительных монументальных произведений, как «Расстрел 26 бакинских комиссаров», памятник К.А. Тимирязеву и многих других.
Меркуров, бородатый красавец-богатырь, человек необыкновенно одаренный, весьма соответствовал романтичному восприятию молодого человека. «Но совсем становилось жутковато, — листает странички памяти свердловчанин, цитируя рассказ самого бородача о работе с архитектором Борисом Иофаном над фигурой Ленина, которая должна была венчать купол грандиозного проекта Дворца Советов, — когда Сергей Дмитриевич торжественно сообщал, что в голове товарища Ленина будет кабинет товарища Сталина и что, когда этот монумент увенчает Дворец Советов, товарищ Сталин, комфортабельно расположившийся в плеши товарища Ленина, воспарит над облаками».
Образование Эрнст Неизвестный продолжил в Московском художественном институте им. В.И. Сурикова, параллельно посещая курсы философского факультета МГУ. С 1955 года он стал членом Союза художников СССР Московского отделения.
В 1961 году у меня, студента 1-го курса художественного института, произошла знаменательная встреча с шекспировским, вернее, охлопковским героем, который на сцене театра Моссовета в блестящих декорациях Рындина осмелился взять на роль Гамлета покорившего всю страну молодого актера Михаила Козакова, даровитого сына известного писателя-фронтовика Михаила Эммануиловича Козакова.
Миша был дружен с набиравшим силу, заметным и талантливым скульптором Эрнстом Неизвестным. Он пригласил меня в его мастерскую. Жизнь их соединила в здании на улице Черняховского: шекспировский герой — на одном из верхних этажей, а ваятель — в подвале. Несколько ступенек вниз, и Козаков нас знакомит.
Сколько лет прошло, а слова той встречи навсегда впечатались в мою память.
По периметру стен на грубо сколоченных деревянных стеллажах плотно расположились небольшого размера скульптурные композиции. Эрнст по ходу беседы снимал их одну за одной и объяснял свой замысел. На длинном рабочем столе возникла череда пластики с четким комментарием о вложенном в нее замысле. Да это и смысла не имело, настолько визуально все было убедительно.
В 1961 году у меня, студента 1-го курса художественного института, произошла знаменательная встреча с шекспировским, вернее, охлопковским героем, который на сцене театра Моссовета в блестящих декорациях Рындина осмелился взять на роль Гамлета покорившего всю страну молодого актера Михаила Козакова, даровитого сына известного писателя-фронтовика Михаила Эммануиловича Козакова.
Миша был дружен с набиравшим силу, заметным и талантливым скульптором Эрнстом Неизвестным. Он пригласил меня в его мастерскую. Жизнь их соединила в здании на улице Черняховского: шекспировский герой — на одном из верхних этажей, а ваятель — в подвале. Несколько ступенек вниз, и Козаков нас знакомит.
Сколько лет прошло, а слова той встречи навсегда впечатались в мою память.
По периметру стен на грубо сколоченных деревянных стеллажах плотно расположились небольшого размера скульптурные композиции. Эрнст по ходу беседы снимал их одну за одной и объяснял свой замысел. На длинном рабочем столе возникла череда пластики с четким комментарием о вложенном в нее замысле. Да это и смысла не имело, настолько визуально все было убедительно.
«Война», «Мертвый солдат», «Роботы и полуроботы», «Женщина в положении», «Самоубийца»… Особенно запомнилась миникомпозиция борьбы двух крепко сколоченных мужчин, сцепившихся в смертельной схватке, — сюжет единоборства по жизни более чем обычный. Но не для Неизвестного: ноги враждующих уходили в землю, где соединялись вместе. В единый корень — да это же братья! Одной крови, одного родства, да разных жизненных позиций.
На мой недоуменный взгляд, перехваченный им при рассмотрении миниатюрных изваяний, он ответил резко и убедительно: «Тебя, Мальчиш-Кибальчиш, смущает малый формат фигур, которые так громко называю монументальными? Поверь, масштабная крупность произведения автоматически эту пластику монументальным не делает. Но даже маленький слепок видится мне на фоне небосвода гиперболичным. Монументализм не тоннаж истраченных материалов, не скульптурная глыба, а мышление — природное состояние автора, состав его психологий. И миниатюра может быть монументальной!»
На мой недоуменный взгляд, перехваченный им при рассмотрении миниатюрных изваяний, он ответил резко и убедительно: «Тебя, Мальчиш-Кибальчиш, смущает малый формат фигур, которые так громко называю монументальными? Поверь, масштабная крупность произведения автоматически эту пластику монументальным не делает. Но даже маленький слепок видится мне на фоне небосвода гиперболичным. Монументализм не тоннаж истраченных материалов, не скульптурная глыба, а мышление — природное состояние автора, состав его психологий. И миниатюра может быть монументальной!»
«...Я чувствую, как памятник ворочается в тебе».
А.А. Вознесенский. «Реквием в двух шагах
с эпилогом» (1964 г.)
В 1962 году в Центральном выставочном зале в Манеже открылась юбилейная экспозиция, посвященная 30-летию Московского отделения Союза художников. Выставку посетили руководители государства во главе с Никитой Хрущевым, что обернулось громким скандалом. Пожалуй, впервые в истории отечественного искусства так канонически состоялось противостояние художников и власти. Основной удар принял на себя Эрнст Неизвестный, который вскоре был исключен из отряда московских художников. Его лишили госзаказов. Деньги на реализацию своих замыслов ему пришлось зарабатывать тяжелым трудом каменщика, литейщика, грузчика соли на Трифоновском вокзале, что продолжалось почти четверть (!) века.
Э.И. Неизвестный. 1967 г.
Расставание со страной с гордым названием СССР для неспокойного, бурного нрава монументалиста было чрезвычайно драматичным. Его буквально выгоняли, создавая невыносимые условия. Разломали и перебили молотком около 300 скульптур, практически все созданное им за 30 лет. Не пощадили даже 15-метровую громадину, распилив металлический бюст автогеном.
Да что металл! Несколько раз Неизвестному ломали ребра и даже пальцы рук — основной инструмент скульптора.
В 1976 году с клеймом «политический эмигрант» Неизвестный покинул Советский Союз. Через швейцарский Цюрих он долетел до Соединенных Штатов, где обосновался и продолжил свой титанический труд. Его квартира на Парк-авеню в Нью-Йорке неожиданно сгорела, и Эрнст вместе с супругой переехали в его мастерскую на Грандстрит в Нижнем Манхэттене.
Да что металл! Несколько раз Неизвестному ломали ребра и даже пальцы рук — основной инструмент скульптора.
В 1976 году с клеймом «политический эмигрант» Неизвестный покинул Советский Союз. Через швейцарский Цюрих он долетел до Соединенных Штатов, где обосновался и продолжил свой титанический труд. Его квартира на Парк-авеню в Нью-Йорке неожиданно сгорела, и Эрнст вместе с супругой переехали в его мастерскую на Грандстрит в Нижнем Манхэттене.
Как философ Неизвестный был признан и в Европе, и в США, являлся профессором Колумбийского университета, действительным членом Европейской академии, Нью-Йоркской и Шведской королевской академий наук.
Если он отдыхал на море, то вглядывался не в водные голубые дали, а в нагромождения прибрежных камней. Всегда их зарисовывал. Порой эти карандашные зарисовки становились началом размышлений о будущих монументальных композициях. «Очень много у меня работ навеяно камнями Коктебеля», — с улыбкой произносил Эрнст, при этом вспоминая череду уральских гор своего родного края, которые был бы счастлив превратить в скульптурные изваяния, вырубленные «сентиментальным уральцем», как он сам себя всегда величал без намека на пафосный тон.
Еще до вынужденной эмиграции его мастерская в новом месте стала своеобразным культурным центром столицы, где побывали многие популярные люди шестидесятых — Майя Плисецкая, Андрей Вознесенский, Мстислав Ростропович, Александр Галич, Василий Аксенов, Белла Ахмадулина, Владимир Высоцкий, Роберт Рождественский, Булат Окуджава…
Если он отдыхал на море, то вглядывался не в водные голубые дали, а в нагромождения прибрежных камней. Всегда их зарисовывал. Порой эти карандашные зарисовки становились началом размышлений о будущих монументальных композициях. «Очень много у меня работ навеяно камнями Коктебеля», — с улыбкой произносил Эрнст, при этом вспоминая череду уральских гор своего родного края, которые был бы счастлив превратить в скульптурные изваяния, вырубленные «сентиментальным уральцем», как он сам себя всегда величал без намека на пафосный тон.
Еще до вынужденной эмиграции его мастерская в новом месте стала своеобразным культурным центром столицы, где побывали многие популярные люди шестидесятых — Майя Плисецкая, Андрей Вознесенский, Мстислав Ростропович, Александр Галич, Василий Аксенов, Белла Ахмадулина, Владимир Высоцкий, Роберт Рождественский, Булат Окуджава…
«По Эрнсту искусство — не тихая заводь с прекрасными листьями, кувшинками, кисейными барышнями на берегу… Для него творчество — обнаженный нерв! Вызов, протест, обращение к воле, духу, разуму! Призыв к действиям во имя прогресса и всепонимания…»
Из интервью В.А. Суровцева (2020 г.)
Особенно близок Неизвестный был с Евгением Евтушенко и часто вспоминал лихую историю о том, как поэт, заглянув к нему, сразу облюбовал скульптурку «Инвалид войны» и увез ее на Остров свободы, где вручил самому Фиделю Кастро. Подарок настолько понравился лидеру кубинского народа, что тот созвал многотысячный митинг в сердце Гаваны и произнес пламенную речь. При этом размахивал статуэткой советского солдата, эмоционально восхваляя стойкость русской души, которую никто никогда победить не сможет.
«Ну какую сладкую новеллу для моих ушей ты пропел, дорогой Женя! Хочу поверить в ее реальность, зная твою предрасположенность к шуткам. Правда, добрым!» — рассмеялся Неизвестный, после возвращения Евтушенко с Кубы.
Если же говорить о личных привязанностях этих двух ярчайших представителей нашей культуры, то хотелось бы вспомнить эпизод, когда Эрнст, уже будучи в эмиграции, обратился к Евгению с просьбой помочь ему разрешить практически нерешаемую проблему воссоединения с семьей. В стране осталась невыездной его мама. «Я же не ОВИР!» — бросил реплику Евтушенко, но все же написал обращение к Ю.В. Андропову: «За что вы травите старую женщину? Не пускаете ее к сыну. Она так тоскует по нему!»
Если же говорить о личных привязанностях этих двух ярчайших представителей нашей культуры, то хотелось бы вспомнить эпизод, когда Эрнст, уже будучи в эмиграции, обратился к Евгению с просьбой помочь ему разрешить практически нерешаемую проблему воссоединения с семьей. В стране осталась невыездной его мама. «Я же не ОВИР!» — бросил реплику Евтушенко, но все же написал обращение к Ю.В. Андропову: «За что вы травите старую женщину? Не пускаете ее к сыну. Она так тоскует по нему!»
Э.И. Неизвестный (справа) со скульптором В.А. Суровцевым в своей мастерской. Нью-Йорк. Около 1995–1997 гг. Фото А. Ильичева
Юрий Владимирович маму в Штаты выпустил, добавив в качестве подарка сильного мира сего разрешение на выезд единственной дочери Неизвестного (от первого брака), художницы Ольги Неизвестной.
Мама скульптора, прекрасная поэтесса, оставила мир земной в 103 года. Когда ее сын родился на свет, она назвала мальчика Эрнстом. Именем, которое в переводе с английского звучит громко и выразительно: серьезный.
Уж куда как серьезным он оказался! С именем, которым завоевал оба земных полушария, — Серьезный Неизвестный!
Знаменательно, что свое 80-летие маэстро отмечал на Родине, признавшись: «Постепенно я стал жить интересами России в определенном смысле больше, чем интересами Америки».
Он даже наметил приобрести квартиру в Москве, но его смутила стоимость жилплощади, увы, не уступающая нью-йоркской, — и это была реакция человека далеко не бедного. Но атмосфера зависти в творческой среде друг к другу Эрнста просто обескуражила: от ненависти к Глазунову, Шилову, Шемякину, Церетели и, вероятно, к нему — «заокеанскому удачнику», завистники под видом профессиональной оценки их деятельности выражали личную неприязнь к их персонам.
Мама скульптора, прекрасная поэтесса, оставила мир земной в 103 года. Когда ее сын родился на свет, она назвала мальчика Эрнстом. Именем, которое в переводе с английского звучит громко и выразительно: серьезный.
Уж куда как серьезным он оказался! С именем, которым завоевал оба земных полушария, — Серьезный Неизвестный!
Знаменательно, что свое 80-летие маэстро отмечал на Родине, признавшись: «Постепенно я стал жить интересами России в определенном смысле больше, чем интересами Америки».
Он даже наметил приобрести квартиру в Москве, но его смутила стоимость жилплощади, увы, не уступающая нью-йоркской, — и это была реакция человека далеко не бедного. Но атмосфера зависти в творческой среде друг к другу Эрнста просто обескуражила: от ненависти к Глазунову, Шилову, Шемякину, Церетели и, вероятно, к нему — «заокеанскому удачнику», завистники под видом профессиональной оценки их деятельности выражали личную неприязнь к их персонам.
В один из приездов в Россию Эрнст посетил Свердловск (ныне Екатеринбург) — город, в котором раздался его первый вздох, где он учился, откуда ушел на фронт и куда возвратился с фронта — инвалидом I группы. Город вернул ему память детства, далеко не светлую. Здесь расстреляли братьев его отца, за что родственники - «лишенцы» потеряли право выбора учебного заведения и устройства на работу.
Читатель может не поверить, но последний мазок на портрете Неизвестного я нанес в день, когда перестало биться его бойцовское сердце, — 9 августа 2016 года. А так мечталось прилететь в Нью-Йорк и снова посмотреть в его глаза, мудрые и вселенски всепонимающие. Но природа правит бал, побеждая даже самых сильных, к каким принадлежал наш Серьезный НЕИЗВЕСТНЫЙ.
Читатель может не поверить, но последний мазок на портрете Неизвестного я нанес в день, когда перестало биться его бойцовское сердце, — 9 августа 2016 года. А так мечталось прилететь в Нью-Йорк и снова посмотреть в его глаза, мудрые и вселенски всепонимающие. Но природа правит бал, побеждая даже самых сильных, к каким принадлежал наш Серьезный НЕИЗВЕСТНЫЙ.
Нью-Йорк — крупнейший город Соединенных Штатов
Таким он виделся нам в годы сосуществования двух систем — социалистической и капиталистической. Но именно с этим городом связаны многие судьбы русской эмиграции, в том числе Эрнста Неизвестного