Борис Григорьев прожил довольно короткую, но очень насыщенную, богатую на художественные свершения, поиски, путешествия, знакомства и встречи жизнь. Чтобы стать настоящим мастером, которому подвластны различные виды и жанры искусства, чтобы сформироваться как полноценная творческая личность, чтобы явить миру собственные идеи, чтобы создать произведения, обладающие индивидуальным почерком, он из 53 отпущенных ему лет более 10 отдал профессиональной учебе.

Борис Дмитриевич Григорьев родился 11 (23) июля 1886 года в Москве. Его мать была шведкой со звучными именем и фамилией — Клара фон Линденберг, отец, по образованию бухгалтер, служил управляющим коммерческого банка в Рыбинске. До четырех лет ребенок считался внебрачным, но и после усыновления родным отцом на мальчике лежала печать незаконнорожденности. Имея шведские корни, Борис Григорьев, очевидно, унаследовал качество национальной всеохватности и отзывчивости и в будущем легко ассимилировался в инокультурной среде. Видимо, не случайным было то, что в 1909 году он посетил родственников матери в Швеции. Облик его, судя по выразительным автопортретам, таким как «Иностранец», «Чужой», и портретам кисти И.Е.Репина и А.Е. Яковлева, говорил о человеке решительном, знающем себе цену.

Азы профессии художника он постигал в Строгановском художественно-промышленном училище под руководством высококлассных педагогов: Д.А. Щербиновского, воспитавшего вкус и мастерство рисунка, и А.Е. Архипова. В качестве вольнослушателя до 1913 года Григорьев посещал Высшее художественное училище при Академии художеств в Петербурге, осваивая технику графики у Д.Н. Кардовского и маэстрию живописи у А.А. Киселева и Н.Н. Дубовского. До начала Первой мировой войны молодой художник совершил поездки в Швецию, Норвегию, Австрию, Италию, Грецию, Венгрию, Швейцарию, Францию.

Но свободы становится все меньше, и все больше тягот и опасностей подстерегает в новом обществе, создаваемом с прицелом на мировую революцию. В 1919 году Григорьев с семьей нелегально пересекает на лодке Финский залив. Начинается его пестрая и переменчивая жизнь в эмиграции. Сначала он поселился в Берлине, затем в Париже, в 1920–1930-е годы жил в Америке, путешествовал по ее южному материку. В 1927 году он счастливо обустроился в одном из живописных местечек Прованса. Его вилла в заповедном уголке Каньсюр-Мер, где ранее обитали Ренуар, Сутин и Модильяни, получила закодированное название «Бориселла», впрочем, такое же прозрачное, как первый псевдоним: Борис плюс Элла (так звали супругу художника).

«Русская тема» родилась у Григорьева еще в юные годы. До эмиграции он готовит иллюстрации к «Графу Нулину» и «Домику в Коломне» А.С. Пушкина, к «Опасному соседу» В.Л. Пушкина, дяди великого поэта. Прерванной революцией остается работа по оформлению спектакля «Снегурочка» для Большого театра. А в эмиграции Григорьев продолжает активно заниматься книжной графикой к произведениям русской литературы. Он создает циклы рисунков к «Детству» Горького, «Братьям Карамазовым» Достоевского, читает Чехова, интересуется поэтами Серебряного века. Много сил было отдано продумыванию композиционно сложной картины «Персонажи комедии Гоголя “Ревизор”»… Параллельно (начиная с 1916 года) шла работа над циклом «Расея», который, вопреки высокомерно-ироническому названию, являет боль художника за неустроенность, темноту и приниженность деревенской жизни. Драматизм бытия лапотной России смягчается и уравновешивается бесшабашно-веселым (даже окарикатуренным) образом мужиков и баб, их слитностью с природой, нехитрым бытом, праведными трудами. Сельские жители далеко не идеальны, это не водевильные пейзане, и в то же время не угнетенные труженики земли, представленные в картинах передвижников. В крестьянских образах Григорьева много библейского и языческого, лубочного и авангардного. Сама стилистика Григорьева, заметно тронутая чертами по-русски переосмысленного кубизма, грубовато-брутальна, но при этом обладает изящной пластикой рисунка, пленяет великолепной живописной аранжировкой. Все это было необходимо, чтобы создать впечатление монументального гротеска, сатирической пасторали.

Портрет в творчестве Бориса Григорьева — особая тема, наиболее рельефная и яркая грань в наследии художника. Это удивительно изменчивая живописная субстанция, гипнотизирующая свободой и даже бесцеремонностью обращения с моделью, обладающая эффектными чертами театральной игры, отсылающая к разнообразным литературным сюжетам. Есть ряд портретов, представляющих обобщенные образы, чаще женские, выполненные как бы с целью продемонстрировать актуальные для автора задачи «чистого искусства». Есть заказные портреты малоизвестных особ, воплощенных с холодной виртуозностью, внешним блеском, академической точностью классического реалиста. Но самое главное в наследии художника — это галерея выдающихся современников: собратьев по искусству, живописцев и литераторов, музыкантов и театральных деятелей, актеров Художественного театра, философов и даже политиков. Среди них портреты Мейерхольда и Шаляпина, Кустодиева и Коровина, Есенина и Хлебникова, Скрябина и Рахманинова, Рериха и Добужинского, Горького и Клюева, Розанова и Шестова. Некоторые герои откровенно эпатируют, следуя замыслу Григорьева, острой характерностью и анатомическим натурализмом. Даже небанально мыслящий Рахманинов был в растерянности от двух своих портретов кисти Григорьева. Как понять и принять этот почти медицинский («физиологический») способ изображения лица, эти прожилки, морщины, выступающие черепные кости, набухшие веки и тени под глазами? Но только так, по мнению портретиста, и рождается подлинная драма личности, так достигается ощущение мучительного творческого процесса и подлинной гениальности.